Стулья, наряду с трухлявой кроватью, древним столом и сундуком с вещами Шай, дополняли интерьер комнаты. Рама единственного окна была перекошена, впуская внутрь воздух, даже стены были все в трещинах.

— Загадка? — спросила Шай, поднимая печать и внимательно приглядываясь к своей работе. — И в чем же она?

— Ты — Воссоздатель. Значит, тебя нельзя оставлять без надзора, иначе ты сбежишь, как только убедишься, что это возможно.

— Так оставьте стражников со мной, — вымолвила Шай, продолжая заниматься резьбой.

— Ты, конечно, извини, — продолжал Гаотона, — но я сомневаюсь, что у тебя уйдет много времени на то, чтобы запугать, подкупить или найти, чем их шантажировать.

Зу напрягся.

— Я не хотел оскорбить вас, капитан, — сказал Гаотона. — Я уверен в ваших людях, но перед нами искусная лгунья, мошенница и воровка. Ваши лучшие воины, в конечном счете, станут марионетками в ее руках.

— Спасибо, — поблагодарила Шай.

— Это вовсе не комплимент. Ты же портишь все, к чему прикоснешься. Тебя нельзя оставить под присмотром простых смертных даже на день. Хотя, судя по слухам, ты можешь заговорить даже самих богов.

Она продолжала работать.

— И в кандалы тебя не заковать — выберешься, — мягко произнес Гаотона. — Так уж получается, что мы дали тебе камень души для работы над нашей… проблемой. А с его помощью ты легко превратишь цепи в обычное мыло и сбежишь, посмеявшись над нашей глупостью.

Теперь понятно — он совершенно не смыслит в воссоздании. Конечный продукт воссоздания всегда должен быть правдоподобен — иначе трансформация не произойдет. Оковы из мыла — это даже не смешно, кто станет делать такие?

Она же могла поступить несколько иначе. Например, попытаться понять происхождение цепей, их состав — а затем переписать либо первое, либо второе. Могла изменить историю цепи: сделать одно звено с браком, а затем попытаться как-нибудь использовать его, чтобы выбраться.

Не нужно даже знать точное прошлое предмета, удрать все равно бы получилось. Даже самая обычная печать в состоянии на короткое время трансформировать цепь. Останется только успеть разнести бракованное звено молотком.

Правда, они могли сделать цепь из ралькалеста, а он не поддается воссозданию, но и это только лишь отсрочило бы побег.

Время есть, камень души тоже, значит, путь к спасению найдется. Например, она могла бы слегка трансформировать стену, добавив в ее структуру какие-нибудь трещины, а затем просто вырвать цепь.

Можно было переделать потолок — расшатать в нем какой-нибудь блок, он бы рухнул и разбил бы хрупкие ралькалестовые цепи.

Правда, к таким крайним мерам она бы прибегла в случае только острой необходимости.

— Не вижу повода для беспокойства, — сказала Шай, продолжая трудиться, — работа мне эта очень интересна. К тому же, за нее было обещано золото. Поэтому убегать я не собираюсь. И не забывайте, я всегда могла бы сбежать из темницы.

— Ах, да, конечно, — изрек Гаотона, — ты бы переделала стенки камеры и сбежала. Утоли мое любопытство, скажи, ты хоть когда-нибудь изучала антрацит? Ну, то есть камень, в который ты собиралась превратить стены. Насколько я помню, их не так-то легко поджечь.

А он хорошо соображает, и очень зря остальные не считаются с его мнением.

Поджечь антрацит свечой — невероятно трудно. В теории камень возгорался при определенной температуре, но вот на деле довести целый блок камня свечкой до температуры горения — очень и очень проблематично.

— Ну и что, я могла бы воссоздать необходимые условия, какую-то часть камней обернуть в уголь, разломала бы кровать — вот и дрова.

— И все это — без печи? — удивленно спросил Гаотона, — без мехов? Но это не важно. То есть ты бы находилась в камере с пылающими стенами? Да там температура была бы более двух тысяч градусов. Ты бы просто задохнулась внутри такой жаровни. Ах, ну да! Ты бы, конечно, взяла бы постельное белье и сделала из него какой-нибудь плохой тепло-проводник, скажем, стекло, да? Смастерила бы из него эдакий щит и выждала бы, когда все закончится?

Шай сосредоточенно продолжала резать. Он сказал это так, будто…

Конечно, он прекрасно понимал, что ничего этого она бы не сделала. Большинство Великих совершенно не соображали в воссоздании, и он в том числе. Однако его знаний вполне хватило понять, что таким способом она бы не смогла ускользнуть. Как и не смогла бы превратить постельное тряпье в стекло.

Более того! Просто взять и обратить всю стену в камень какого-нибудь другого вида — задача архисложная.

Пришлось бы менять слишком много деталей. Например, переписывать историю камней так, словно неподалеку от каменоломен добывали и антрацит. И будто бы кто-то что-то перепутал и завез по ошибке породу не с каменного рудника, а с антрацитового!

В таком деле — это слишком серьезные изменения, практически невозможные. Особенно учитывая, что она совсем не знала никаких деталей о настоящих, реальных, каменоломнях.

Правдоподобность — вот что было ключевым условием при воссоздании, будь оно магическим или нет. В народе, конечно, ходили слухи, что Воссоздатели переделывают свинец в золото, однако реальность такова, что сделать из золота свинец гораздо проще.

Придумать историю для слитка золота, в который кто-то где-то подмешал свинец… Ну, это была бы правдоподобная ложь. Но обратное будет так невероятно, что печать для подобной трансформации долго не протянет.

— Вы впечатлили меня, ваша светлость, — наконец ответила Шай. — Рассуждаете прям как Воссоздатель.

Гаотона помрачнел.

— Это был комплимент, — заметила она.

— Я ценю правду, юная леди. Не подделки, — он одарил ее взглядом разочарованного дедушки. — Я видел одну из твоих работ. Та поддельная картина, которую ты создала… она замечательна и, тем не менее, создана во имя выгоды. Какие чудесные работы ты могла бы сотворить, если бы посвятила себя стараниям и красоте, а не богатству и обману?

— То, что я делаю, — великое искусство.

— Нет. Ты копируешь великое искусство других. То, что делаешь ты, технически великолепно, но полностью лишено души.

Шай чуть не выпустила зубило, ее руки напряглись. Как он посмел? Одно дело — угрожать ее жизни, но оскорблять ее искусство? Это ставило ее в один ряд с теми… с теми Воссоздателями-недоучками, штампующими урну за урной.

Она с трудом успокоилась и выдавила улыбку. Тетушка Сол однажды сказала, что худшие оскорбления нужно встречать улыбкой и огрызаться на самые незначительные. Тогда ни один человек не догадается, что у тебя на сердце.

— Так как вы собираетесь держать меня под контролем? — спросила она. — Мы с вами выяснили, что я подлая мерзавка и не могу слоняться по коридорам дворца. В то же время вы не можете связать меня, как и не можете доверить мою охрану своим людям.

— Ну, — вымолвил Гаотона, — по возможности я буду лично следить за твоей работой.

Она бы предпочла Фраву — казалось, той легче манипулировать, но и это было приемлемо.

— Как пожелаете, — сказала Шай. — Но в большинстве своем моя работа будет скучной для того, кто не разбирается в воссоздании.

— Я здесь не для веселья, — ответил Гаотона. Он жестом подозвал капитана Зу. — Я всегда буду приходить в сопровождении капитана. Он единственный из Бойцов, осведомленный о ране императора… и о наших планах в отношении тебя. Остальные охранники будут присматривать за тобой в течение дня. Только посмей заговорить с ними о своей работе. Я не допущу никаких слухов о происходящем.

— Можете не волноваться, ни с кем разговаривать я не собираюсь, — честно сказала Шай — Чем больше народу знает о задуманном воссоздании, тем скорее оно не удастся.

«Более того, — подумала она, — стоит мне заговорить с любым охранником, как его тут же казнят — чтобы не разболтал лишнего».

Не то, чтобы она сильно любила Бойцов; просто империю она любила еще меньше. А Бойцы, они те же рабы. Да и не очень хотелось, чтобы кого-то убивали просто так.